Революционная Россия и военный вопрос: от Севастополя до Цусимы

Глава IV «Мы надеемся на войско, надеемся на офицеров, возмущенных деспотизмом двора...». Идейные воззрения революционных народников по проблемам армии и обороны

Для более глубокого понимания логики революционного движения, особенностей развития общественной мысли в эпоху модернизации важным представляется обратиться к взглядам деятелей народничества на войну как цивилизационное явление, проблемы вооруженной силы государства, положение армии в системе общественных отношений. Влияние Крымской кампании на оживление демократической мысли, социокультурная близость солдат и крестьян, значимая роль офицерства в общественной жизни страны заставляли противников самодержавия уделять все больше внимания военной тематике. Размышляя над принципами справедливого общественного устройства и путями его достижения, они задавались вопросами о способах борьбы против правительства, месте армии в жизни государства и общества, происхождении и значении войн.

Петр Григорьевич Заичневский

Народники восприняли и развивали идеи А.И. Герцена, Н.П. Огарева и Н.Г. Чернышевского о войне как порождении несправедливого общественного строя, источнике народных бедствий и обогащения привилегированных слоев. Например, в одной из агитационных работ С.М. Кравчинского, выполненной в форме сказки, содержится характерное высказывание: «Царь недавно объявил войну соседнему царю, чтобы увеличить свою землю и свою власть. Страшная это будет война. Много крови и денег она будет стоить народу. Никогда не приходилось ему нести такого бремени, какое он несет через нее»[272].

Вместе с этим, еще во взглядах основоположников социалистической доктрины в России складывалась точка зрения на войну как фактор обострения социальной обстановки в стране, роста народных протестов. Революционные народники мыслили в том же духе, отмечая влияние некоторых войн на формирование общественного движения за гражданские права и просвещение, против существующей власти. Их суждения основывались на историческом опыте побед России над Наполеоном. В частности, М.А. Бакунин указывал на «подготовление, вынашивание и незаметное, но могучее развитие» передовых идей после 1812 г.[273] Дело защиты Отечества объединило представителей всех сословий, приблизило к пониманию его как гражданского долга, но вместе с тем пробудило критическое видение общественных порядков в России. Другую сторону любой войны, которую ведет государство, подмечал в 1861 г. автор знаменитой прокламации «Молодая Россия» П.Г. Заичневский. Он обратил внимание на то, что военные тяготы с особой вероятностью могут вызвать народное выступление: «Начнется война, потребуются рекруты, произведутся займы, и Россия дойдет до банкротства. Тут-то и вспыхнет восстание, для которого достаточно будет незначительного повода!»[274]

Представления о справедливых и несправедливых, допустимых и недопустимых войнах и вооруженных конфликтах занимают заметное место в трудах идеологов народничества и материалах первых революционных обществ. Обращаясь к событиям гражданской войны в США, М.А. Бакунин подчеркивал ее, по сути, преобразовательный характер. Он оценивал политику американского Севера как прогрессивную, представляющую «интересы цивилизации, демократии и труда». Северные штаты «неудержимо распространяются по континенту», подобно варварам при крушении Римской империи, несут «новые элементы свободы, новую жизненную силу»[275]. Для российского общественного сознания острым моментом стало подавление польского восстания 1863 г. военной силой. Воззвание «Земли и Воли» характеризует его «ненужной и позорной для России войной», начатой для «поддержания деспотизма». Бремя ее ведения легло на «бедный, честный, ослепленный, ни в чем не виноватый народ». Призывая народ к вооруженной борьбе против самодержавия, автор заявляет: «Мы допускаем одну войну, и то, как неизбежное зло, войну за свободу, войну против рабства и деспотизма»[276].

Из этих установок следовал далеко идущий вывод о том, что любые войны российского царизма будут носить захватнический, антинародный характер. По этой причине передовая общественность не может желать военной победы царской России и, наоборот, должна приветствовать ее военное поражение, которое послужит ослаблению самодержавия, а значит политическому успеху его противников внутри страны. Подобный взгляд определенно был обусловлен концептом революции как явления наднационального, имеющего конечной целью разрушение государственности в ее современном виде и, возможно, государственности в принципе. Так откликнулся на поход российских войск в революционную Венгрию в 1848 г. М.А. Бакунин: «С горькою настойчивостью увещаю вас, славяне, разгромите русскую армию»[277]. Восстание в Венгрии он считал «войной законной и справедливой, войной народной, войной чисто демократической» и со всей страстью провозглашал: «Долой завоевательные войны!»; «Да здравствует единственно допустимая революционная война за освобождение угнетенных народов!»[278].

Идея о свержении самодержавия через военное поражение нашла отражение в теоретических построениях народовольцев, которые возлагали большие надежды на успех заговорщической тактики. В программе «Подготовительная работа партии» говорилось: «Что касается самого восстания, то для него, по всей вероятности, можно будет выбрать благоприятный момент, когда сами обстоятельства значительно облегчат задачу заговорщиков. Такие благоприятные условия создаются народным бунтом, неудачной войной, государственным банкротством»[279].

Оценки конкретных военных конфликтов, представления о допустимости открытого содействия военному ослаблению царизма привели к столкновению мнений различных политических сил, в том числе в демократическом лагере. Так, М.А. Бакунин готов был приветствовать военное выступление европейских держав в поддержку Польши, что означало новую коалиционную войну против России. Опасность такой позиции понимал Н.П. Огарев: «Если будет война, то нам ничего не остается, как переждать ее, ибо вмешаться с этой стороны и самому противно, и совершенно кредитоподрывательно»[280]. Противоречия по этому вопросу проявились в дальнейшем на конгрессах международной пацифистской организации Лига

Федор Михайлович Достоевский

мира и свободы. В женевском конгрессе 1867 г. приняли участие видные деятели российской политической эмиграции Н.П. Огарев, Г.Н. Вырубов и М.А. Бакунин. Особенно активно развивал пораженческую позицию Бакунин, заявлявший о желании «всех унижений, всех поражений» России, так как «ее успехи, ее слава были и всегда будут прямо противоположны счастью и свободе народов русских и не русских». Считая армию «основанием императорской власти», М.А. Бакунин желал ей «одних поражений во всякой войне, которую предпримет империя»[281]. Его речь вызвала совершенно различную реакцию. Часть вольнодумцев одобрила столь радикальные средства борьбы. Более умеренный во взглядах А.И. Герцен осудил антироссийскую риторику Бакунина[282] (позднее Г.Н. Вырубов охарактеризовал данную линию А.И. Герцена «сентиментальным увлечением», а не продуманной политической тактикой[283]). Посетивший конгресс Ф.М. Достоевский в письме племяннице с неприязнью отзывался о поведении эмигрантов. Их взгляды Ф.М. Достоевский характеризовал «комичностью, слабостью, бестолковщиной, несогласием, противоречием себе»[284]. Считается, что выступление М.А. Бакунина на женевском конгрессе легло в основу образов нигилистов в романе «Бесы»[285].

В 1868 г. М.А. Бакунин вновь посетил конгресс Лиги мира и свободы. Он заявил, что «самым большим счастьем для русского народа было бы поражение императорских войск, каким-нибудь внутренним или внешним образом». В выступлении им была дана оценка итогам Крымской кампании: «Эта война, к счастью, столь несчастная для нас, нанесла тяжелый удар самому существованию империи». По мысли М.А. Бакунина, исход войны вызвал рост общественного недовольства -народ «начинает понимать, что царь - божественная отвлеченность и есть действительная и главнейшая причина всех его бедствий. От этого сознания до кровавой революции очень недалеко»[286]. Устранение же реакционного правления, по убеждению Бакунина, сделает возможным прекращение захватнических войн, откроет эпоху всеобщего справедливого мира.

Участие в конгрессах Лиги мира и свободы обнаружило среди представителей отечественной демократической мысли спектр воззрений на проблемы обороны государства и влияния войн на социально-политические процессы в стране. Если А.И. Герцен и Н.П. Огарев были осторожны в высказываниях о военном поражении царизма как желательном событии, то М.А. Бакунин и его последователи заняли более радикальную позицию. Поскольку вопрос о применении насилия в освободительной борьбе являлся для них в принципе решенным, революционная война считалась допустимым средством сокрушения царизма. Оправданием неизбежному при таком развитии событий кровопролитию служила жестокость царизма. Один из ведущих идеологов движения П.Л. Лавров заключал, что «хронические страдания масс при сохранении прежнего строя» значительно превосходят «страдания от революции»[287]. Более того, прямое столкновение революционеров с государством признавалось неизбежным: «Нет и не может быть мира между растущим обществом будущего и гнилыми развалинами прошедшего»[288]. Таким образом, любое ослабление враждебного политического строя, любой нанесенный ему вред представлялись с позиции освободительного движения целесообразными. Не составлял исключения и военный разгром самодержавия внешним противником.

Петр Лаврович Лавров

Генезис пораженческой позиции революционеров анализировали историки освободительного движения. Е.Г. Плимак отмечал, что социальный нигилизм революционных народников, состоявший в отрицании «традиционных общественных отношений», распространялся и на самодержавное государство как часть этих отношений[289]. В.Ф. Антонов указывал: «М.А. Бакунин рассматривал государство как категорию историческую, “проходящую”»[290]. Поэтому для наиболее радикальной части противников самодержавия военный престиж страны не представлял ценности и рассматривался в качестве допустимой цены за внутренние преобразования.

В дальнейшем отношение к войне как фактору, способному вызвать революционный взрыв, стало предметом острых дискуссий среди представителей отечественной демократической мысли, а на фоне войн, которые вела Россия в начале XX в., привело к непримиримому расколу в лагере российских социалистов.

Другим аспектом интересов революционных народников к военному вопросу было отношение к армии как части общества и институту государства. Ее облик и качественное состояние целиком определялись сущностью самодержавия как государственного уклада, при котором вооруженные силы государства являлись средством захватнических войн и подавления народных протестов. В публицистических и агитационных работах революционные народники характеризовали порядки в российской армии как противоречащие демократическим и гуманистическим идеалам, внешнюю политику царизма как ведущую к разорению крестьянских хозяйств, к многочисленным неоправданным жертвам. П.Л. Лавров соотносил самодержавные устои с «солдатчиной», «самым жестоким способом пожирания» народа[291]. П.Н. Ткачев называл российских солдат «бездушными автоматами», «бессмысленными, слепыми и часто бессознательными орудиями в руках небольшой кучки аристократов»[292].После неудачного покушения на Александра II у Д.В. Каракозова была обнаружена прокламация, где говорилось: «Прослышал об этом (неповиновении крестьян помещикам. - И.Г., А.Р.) царь и посылает своих генералов с войсками наказать крестьян-ослушников, и стали эти генералы вешать крестьян да расстреливать. Присмирели мужички, приняли эту волю-неволю, и стало их житьишко хуже прежнего»[293]. Видный деятель революционного подполья начала 1860-х гг. М.Л. Михайлов вспоминал, что село его отца было «подвержено всем ужасам военного усмирения» за выступления против «господ»[294].

Критика военной системы царской России занимала важное место в трудах М.А. Бакунина. Неизгладимый отпечаток в его социальном опыте оставили собственные впечатления от армейской службы. Вдохновленный декабристами, М.А. Бакунин поступил в 1829 г. в Петербургское артиллерийское училище. Однако он испытал большое разочарование от порядков николаевской армии: молодым военным его круга оказались чужды идеалы офицеров, выступивших на Сенатской площади. Для М.А. Бакунина, по его собственному признанию, это стало «первым столкновением с русской действительностью»[295]. В письме родителям он сообщал: «Вино, карты и другие занятия, которых стыдливость не позволяет мне назвать, составляют почти единственное препровождение времени» учащихся[296]. Рассказывая сестрам о быте и нравах в училище, он осуждал свое окружение за чрезмерную склонность к развлечениям, а не к интеллектуальному развитию[297]. Тягостное впечатление на М.А. Бакунина оказала последующая служба в Гродненской губернии. Уже в одном из первых писем к родным он признается, что «мысли и чувства» сослуживцев далеки ему, а «их образ жизни невыносим»[298]. Писателю Я.М. Неверову он обрисовывает свое пребывание «в глуши, в кругу скотов, а не людей, без одной книги и без надежды когда-нибудь вырваться из этого ада»[299].

Подобно А.И. Герцену, М.А. Бакунин увидел в офицерской среде эпохи Николая I не последователей декабристов, а носителей реакционных взглядов, верную опору самодержавия. Так, размышляя о чертах социально-политического строя России, он приходит к выводу, что усилия правительства направлены «исключительно на завоевания», а от народа требуются только «деньги, солдаты и внешнее спокойствие»[300]. Поэтому самодержавие целенаправленно формирует изолированную от общественной жизни армию, «завоевательную машину», готовую к выполнению любых приказов[301].

Во время революционных событий в Европе 1848 г. М.А. Бакунин выступил с рядом агитационных материалов, обличавших пороки общественного строя в России. Особое внимание он уделял состоянию военной сферы. По мнению мыслителя, царская армия устроена бесчеловечно по отношению к нижним чинам. Условия службы таковы, что солдат становится в них «машиной, скотиной, обреченным на постоянный голод и нестерпимые побои»[302]. Обращаясь к венгерским повстанцам, Бакунин сообщал: «Солдатская служба у нас настолько ужасна, что многие только для того, чтобы от нее избавиться, уходят в леса, а часто даже калечат себя»[303]. Столь же мрачно он характеризовал обстановку в военных учебных заведениях, утверждая, что корпуса и училища намеренно обращают молодых военных в «тупые машины»[304].

М.А. Бакунин скептически относился к результатам военной реформы Александра II, считая, что, «несмотря на все старания нашего военного министра, господина Милютина, огромная масса нашего офицерства осталась тем же, чем была прежде, грубой, невежественной и почти во всех отношениях вполне бессознательной. Ученье, кутеж, карты, пьянство и когда есть чем поживиться, именно в высших чинах, начиная с ротного или эскадронного или батарейного командира, правильное, чуть ли не узаконенное воровство составляют до сих пор ежедневную поблажку офицерской жизни в России»[305].

В то же время М.А. Бакунин, как и большинство народников, считал, что русский народ, в отличие от властей, чужд захватническим войнам: «Россия не есть жаждущая завоеваний нация, она есть жадная до завоеваний государство»[306]. Поэтому он рассчитывал, что как крестьянам, так и солдатам будет понятна и близка антивоенная риторика радикалов. В частности, размышляя о перспективах революционной борьбы в России, М.А. Бакунин утверждал, что «половина войска в случае восстания дезертировало бы и присоединилась к инсургентам»[307]. Причины тому он видел в тяжелых условиях службы рядовых, произволе начальства, сочувствии нижних чинов делу освобождения крестьян.

Молодые радикалы в России имели схожие взгляды, однако желали видеть армию в качестве организованной силы соучастницей грядущего народного восстания. В своем манифесте-прокламации «Молодая Россия» П.Г. Заичневский одной из движущих сил революционного переворота полагал армию, принявшую сторону народа: «Мы надеемся на войско, надеемся на офицеров, возмущенных деспотизмом двора, той презренной ролью, которую они играли и теперь еще играют, убивая своих братьев поляков и крестьян, повинуясь беспрекословно всем распоряжениям государя»[308]. Обращаясь к крестьянам, Заичневский утверждал, что народное выступление непременно должно быть подкреплено вооруженный силой: «Я им указывал на безрассудство возмущения без оружия и говорил, что, как бы ни многочисленна была толпа безоружных, ее всегда разгонят несколько десятков солдат. Для успеха оружия нужно оружие, а оно - в городах»[309]. Как пример выступления, совершенного без вооруженной поддержки и поэтому лишенного перспектив, он приводил народные волнения в селе Бездна.

Идеологи революционного народничества обратили внимание на ту решающую функцию, которую в эксплуататорских государствах выполняет аппарат насилия. Например, П.Л. Лавров отмечал, что политические режимы современных европейских стран существуют, опираясь на «войско, на полицию, на тюрьмы»[310], причем армия выступает не только инструментом власти, но является источником экономического господства правящего класса. Лавров приводил наблюдения известного своей антивоенной позицией английского политика Дж. Брайта, согласно которым британская армия является «громадной системой государственного пособия на дому для английской аристократии»[311]. Исходя из этих соображений, П.Л. Лавров считал, что реформирование российской армии приведет к уменьшению численности постоянно служащих и создаст возможность сократить расходы на содержание войска.

М.А. Бакунин генетической чертой реакции считал «опору на военную силу», «торжество военной силы»[312]. Так, рассматривая Пруссию при Фридрихе Вильгельме III, он приходит к выводу о двух возможных путях развития страны: «Один, по крайней мере, с виду, более народный, другой чисто государственный и военный). Первый заключался в формировании конституционных свобод, второй - в свертывании демократических реформ, в “совершенствовании внутренней администрации и войска ввиду будущих возможных завоеваний”. “Преобладание восторженного чувства военного и политического национального торжества” привело к выбору второго пути. Армия превратилась в инструмент подавления общественного недовольства, неотъемлемой чертой внешней политики страны стали завоевательные войны. Типичным офицером стал “человек, соединяющий в себе ученость с хамством, а хамство с храбростью, строгую исполнительность с способностью инициативы, регулярность с зверством и зверство с своеобразною честностью”. Его главная задача - “муштрование солдат”»[313].

Внимание революционных народников привлекало военное противостояние Франции и Пруссии. В письме Г.А. Лопатину П.Л. Лавров обличал обе стороны за агрессивную внешнюю политику, называя их «сражающимися крысами»[314]. М.А. Бакунин писал, что война 1870-1871 гг. выгодна только правительственным кругам, поэтому призывал французских солдат «сломать дисциплину и разрушить теперешнюю организацию регулярных войск»[315].

По общему убеждению, бытовавшему в революционно-демократической среде, в случае успеха народного восстания прежняя армия не могла быть сохранена, так как ее основы противоречили идеалам освобождения не только в институциональном, но и в нравственном смысле. П.А. Кропоткин предлагал «после дезорганизации нынешнего правительства» распустить «бывших солдат по домам»[316].

Размышляя о строительстве справедливого общества, идеологи революционного народничества пытались представить принципы организации обороны при социализме. В частности, достаточно подробно они изложены в теоретических трудах П.Л. Лаврова, который считал «потребность безопасности присущей обществам во всех формах их развития», одной из самых «настойчивых социальных надобностей»[317]. По мнению мыслителя, специально обученные люди должны организовать войско по «системе охотников или народного ополчения» в зависимости от характера опасности. Командный состав являлся бы выборным. Частные вопросы, в том числе кадровые изменения, должны были решаться на съездах революционного союза. Главной задачей армии нового типа признавалась оборона страны от внешней угрозы, недопустимым считалось ее использование против своего населения[318]. При подобном устройстве армии служба будет способствовать развитию «личности в физическом, умственном и нравственном отношении»[319], устранится «ложная идеализация подчинения власти»[320]. Результатом подобной демократизации воинского уклада станет «устранение войны навсегда»[321].

Проблема вооруженной силы государства поднималась в программных документах и агитационных материалах групп и организаций революционного народничества. Общими темами были разоблачение порядков царской армии и призывы к ее замене народным ополчением. На страницах «Молодой России» П.Г. Заичневский провозглашал: «Мы требуем увеличения в больших размерах жалования войску, уменьшения солдату срока службы. Требуем, чтобы по мере возможности войско распускалось и заменялось национальной гвардиею»[322]. Прокламация «Русскому народу» обличала систему рекрутчины как «повинность», ведущую к «разорению хозяйств». Взамен предлагалось «всеобщее обучение военному делу», создание специальных школ, где «молодые люди могли обучаться всем военным хитростям»[323]. Проект общественно-политических преобразований Северного союза русских рабочих включал пункт об «уменьшении количества постоянных войск или

Петр Никитич Ткачев

полной замены их полным вооружением народа»[324]. Программа Исполнительного комитета «Народной воли» также выдвигала требование «замены постоянных армий территориальной»[325].

Идеал мира без войн, который неизменно присутствовал в риторике революционеров, приходил, однако, в противоречие с существованием в мире государств разного уровня развития с разным политическим строем и геополитическими интересами. Данную проблему имел в виду П.Н. Ткачев, отмечавший, что даже в случае успеха революции представлялось невозможным прекращение «борьбы народов» в ближайшем времени, что вынуждает сохранить институт армии, «долю власти»[326]. Рассматривая «Проект организации общественных служб» брюссельского конгресса анархических секций Интернационала, он обратил внимание на отсутствие «пункта о войске» - «авторы забыли, что их проект имеет ввиду не общество в отдаленном будущем, а общество на другой день после революции». По мнению П.Н. Ткачева, только постепенная, планомерная деятельность «революционного государства» приведет к «установлению равенства и братства» и тогда необходимость в наличии войска отпадет[327].

Важным шагом к достижению всеобщего мира революционные народники считали искоренение в обществе националистических устремлений. Так, П.Л. Лавров писал об «учении ложного патриотизма, по которому гражданин ставил себе в достоинство желание, чтобы его национальность поела все прочие»[328]. По его мнению, «национальная идея» является лишь «временной обобщающей формулой»[329]. «Высшее единство» основывается на «общечеловеческой науке»[330]. М.А. Бакунин выступал за создание союза славянских народов, высший орган которого - совет - регулировал в числе прочих вопросы войны и мира, в частности только совет мог объявлять войну, заключать международные союзы. Подчеркивалось, что «внутренняя война между славянскими племенами должна быть запрещена как позор, как братоубийство»[331].

Лидеры народнического течения признавали национализм опасной тенденцией, способной расколоть и подменить революционное движение. Они настаивали, что, наряду с «девизом независимой национальности», должен непременно быть «девиз социальной борьбы»[332]. П.Л. Лавров утверждал, что «только на почве международной солидарности возможно решение вопросов современной жизни»[333]. Разбирая действия украинских революционеров, П.Н. Ткачев провозглашал: «Или социализм должен быть принесен в жертву национализма, или национализм в жертву социализма»[334]. «Сглаживанию национальных особенностей» будет способствовать развитие науки и образования, демократических социальных институтов[335].

Таким образом, формирование взглядов по военному вопросу в рамках народнической идеологии происходило под влиянием самых актуальных событий и явлений эпохи - международных конфликтов и войн, реформ и преобразований в России и странах Европы, развития капитализма и свойственных ему социально-экономических трансформаций. Деятели революционного народничества осознавали значение обороны как функции государства и армии как заметного участника общественно-политического процесса. Сложившийся комплекс взглядов и программных установок послужил основой практических усилий революционеров-народников.