Ученица

Глава 10. ОТКРОВЕНИЯ ПЛОТНИКОВА

Наутро Турка проспал первый урок. Вспомнил, что русский язык вроде бы и решил, что делать там особенно нечего. Проверил телефон — ни сообщений, ни звонков от Ани. Расстроило его это или нет? Скорее чуть раздуло тлеющий внутри костер гнева.

На поверхность сознания прорывались мутные обрывки ночного кошмара. Турка не мог вспомнить, что именно снилось, но мозг как будто изваляли в липкой мерзости. От этого все вокруг казалось серым, мрачным, противным, гадким. Совсем не отдохнувшее тело ныло, слипались глаза, а неясные образы будто просачивались в реальность, такие близкие, но недоступные.

Отец ушел на работу — отлично. Турка выпил кофе, съел бутерброд с маслом и последним кусочком сыра и вышел из дома. Снега навалило еще больше, отец утром размел дорожку до калитки, а улицы по-прежнему являли собой белые пустыни.

Турка опять вспомнил фильм «Игра в прятки» и подумал, что быть может, он сам — психопат с раздвоением личности, который убил Конову, и… Он посмотрел на предплечье, обсыпанное крупными «мурашками», стиснул зубы. Такого в жизни не бывает. В книгах и фильмах — может быть, но никак не наяву.

Похолодало, ветер кусал щеки. Снег хрустко поскрипывал под ботинками. Треск будто впивался в мозг иглами, и Турка совсем было решил вернуться домой — к черту школу, — но она уже нарисовалась и подтягивала к себе, как паук оплетенную паутиной муху. Так она годами, десятилетиями пожирает людей. Растит, воспитывает, меняет. Калечит.

На входе баба Леля, вахтерша. Если повезет, то можно шмыгнуть мимо без сменки. Но нет, стоило только Турке ступить на паркет, как бабка в выцветшем голубом халате и косынке сразу нарисовалась. Как будто скрипт сработал в компьютерной игре.

— Ты куда, куда? Быстро переобувайся, — голос мерзкий, и тоже скрипучий, въедался в мозг.

Турка скрежетнул зубами:

— Так чисто на улице. Снег вон идет.

— Ничего не знаю, только полы вымыла. Дальше не пущу, — она скрестила руки на груди. Турка глубоко вдохнул, пытаясь говорить спокойнее. Всем известно, что перечить старушкам, а тем более — школьным сторожам или уборщицам — дело гиблое и бессмысленное.

— Можно, я помою обувь?

Баба Леля окинула его жалостливым взглядом, вздохнула:

— Ладно. Что с вами будешь делать! Подошвы почухай нормально. Да тщательней три, не жалей тряпку! Потопай, снег вон. И не холодно в таких кедах-то, мороз же! Застудишь ноги, потом всю жизнь мучиться будешь. Сколько утром было грязи и воды, мыла, мыла… Ужас! — бормотала вахтерша, поправляя выбившуюся седую прядь из-под косынки. Турка добросовестно топал и чуть ли не разорвал кроссовками тряпку. Потом он быстренько порысил к лестнице, пока у вахтерши не изменилось настроение.

Тишина, до конца первого урока минут десять. Турка любил такое звенящее коридорное безмолвие, но проходя мимо туалета на втором этаже, услышал там шорохи и возню. Нахмурившись, он толкнул дверь. Помещение застлали сизые витки сигаретного дыма. Плотников пыхтел сигаретой, сидя на подоконнике.

Турка кивнул ему, но обмениваться рукопожатием не стал. Пошел к самому дальнему «очку» как ни в чем ни бывало. Будто не вспомнил о конфликте, будто не хотелось почесать кулаки о наглую рожу Плотникова.

Кабинок нет, только перегородки из кирпича, отделанные кафелем, а вместо унитазов — дырки, покрытые ржавым налетом. Вот пустые корзинки, которыми кто-то успел сыграть в футбол, вот раскисают в лужах воды тетрадные листки. Резкий запах мочи и хлорки, и конечно, всякое отсутствие туалетной бумаги.

— Понтовая у вас школа, — сказал Плотников. — Чистенько так.

— Смеешься?

— Нет, серьезно. Видел бы ты нашу… Да и спокойно как-то слишком. У нас одну шкуру отодрали в толкане…

— Так у нас здесь учительская напротив, — бросил Турка, как будто оправдываясь.

— И чо? У нас примерно такое же расположение. Директриса только в школе очень редко появлялась. А у вас нормальный мужик. Такой сам может кого-нибудь отодрать в кабинете, — заржал Плотников.

— С чего ты взял?

— Да так… Ходят слухи. Нет, слишком тихо у вас. Надо малехо шевельнуть народ. Меня знаешь, за что из последней школы выгнали? Физрука на прогиб взял и шею свернул. Не насмерть, естественно. Ну блин, он и сам хотел махаться, так что теперь… Ну я немного переборщил. Еще в другой школе под лестницей одну шмару отодрал. Видос потом разлетелся… Вообще, это уже пятая моя шкалка. Нигде особо долго не задерживаюсь. Да так оно и лучше, ха. Веселее.

— Смотри, аккуратнее… Как бы тебя потом не шевельнули, — хмыкнул Турка. — В прошлом году слышал, что было?

— Да, чувак там открыл стрельбу, прострелил пацана. Но знаешь, — Плотников спрыгнул с подоконника, и бросил окурок в раковину, — на месте того чела бы так не оставлял… Кстати, я на учете давно. Думаешь, очкую, что посадят? Да мне посрать.

— На чьем месте не оставлял бы, не понял.

— Ну, если стреляешь, то до конца идти надо, — подмигнул Плотников. — А то потом прилететь в обратку может. Про Тузова мне рассказывали, у него семья поехавшая. И сам он на хате сидел два года, да?

— Ну. Типа, из окна выпрыгнул, ноги сломал. Ну, и пока срастались, он сидел дома.

— Ха! Сам-то веришь? Обычный перелом срастается за пару месяцев, даже если сложный. Полгода — максимум. Если у него что-то с позвоночником было, еще ладно… Вот и думай, — Плотников харкнул в раковину. — Нет, там что-то другое. Дед у него странный, мать тоже не в себе. Соответственно, и Тузов тот еще шизик. Есть такая инфа, что он не дома, а в психушке отвисал. Так что от него вообще чего угодно можно ждать.

— Да?.. Откуда инфа-то?

— Так, ребята рассказывали. Да я много кого знаю по городу, держу связи. Это сколько ему лет, получается? Семнадцать? Или уже восемнадцать?

— Да ну… — протянул Турка, хотя вспомнил, что вот, например, Муравью тоже почти восемнадцать, так как он в школу пошел поздно, и в младших классах его оставляли на второй год. — Ну если и так, то в школе он чот засиделся.

— Ага, — выпустил дым Плотников. — Тому пацану, который в него стрелял, лучше бы уехать из города. Ну, зная Тузова, я бы так поступил. Жалеть он точно не будет.

— Как он его найдет? — вырвалось у Турки.

— Пф. Думаешь, найти кого-либо — так сложно? Земля круглая, туда-сюда и встретил. Сышь, а препод же новый, верно? Что-то он тоже как будто бессмертный. Но с такими тоже веселее жить. Ты чем-нибудь занимался? Дзюдо, рукопашный?

— Нет.

— А я пять лет боксом. На тайский еще гонял немного. Школа эта — до задницы. У меня дядя собирается зал открывать, я туда инструктором пойду через пару лет. Опыт в уличных боях есть, да и вообще, мне близка тема. Не вижу себя в чем-то другом.

Турка подумал, что легко может представить Плотникова в тюремной камере, но лишь кивнул в ответ, а новичок добавил:

— Что у нас следующее?

— Да черт его. Биология, вроде.

На биологии пришли типы из одиннадцатого класса и настучали по голове Волу. Он огрызался, но его просто забросили в угол, где стояли все цветы, составленные с подоконников. Один горшок треснул, земля высыпалась на паркет, длинная палка, вокруг которой овивался длинный стебель одного из растений, треснула. Вол рассвирепел, схватил палку и бросился на обидчика, влепив тому по щеке.

Завязалась еще более отчаянная потасовка, пришлось разнимать дравшихся, тут уже подоспела и жирная рыжая биологичка. Вол стал прямо-таки лиловым и с ухмылкой слушал, как пацан из одиннадцатого поливал его матом при застывшей на пороге училке.

— На вас что, докладную написать? Вол?

— А я-то чо? Он полез ко мне, — показал он пальцем на одиннадцатиклассника.

— А мне неважно кто на кого полез. Что вы тут устроили? У вас совсем мозги отказывают, что ли?

— Есть немного, — ответил Проханов. Биологичка перевела на него взгляд заплывших глазок, поморгала. Проханов добавил: — А звонок был?

— Я тебе что, секретарь? По вам уже все колокола отзвонили, бесстыжие рожи!

На самом деле, Проханов умело отводил внимание биологички от смятых цветов и разбитых горшков. Хотя толку — все равно заметит, рано или поздно. Пацан из одиннадцатого класса под шумок спетлял.

Все уже сидели за партами, включая зевающего Турку, а биологичка прогулялась в конец класса и нависла грозовой тучей над комьями земли.

— Вол! Берешь веник, совок — убираешь. За горшки принесешь деньги.

— А чо я?! Меня толкнули туда.

— А меня не волнует, кто кого толкнул! — гаркнула биологичка вибрирующим голосом. — Веник в руки и мети!

— Да не буду я ничего делать, — Вол сложил руки на парте. — Пусть эти приходят и убирают.

— Я не начну урок, пока ты не уберешь.

— Ну и не начинайте.

— Тогда я напишу на тебя докладную. И на весь класс тоже.

Повисла тишина. Вол так и сидел, разглядывая собственные кисти. Кто-то приглушенно захихикал, на него шикнули, и смех затих.

— Вол, убери, — сказал Проханов. Некоторые его поддержали:

— Да-да, Вол, убирай. Тебе что, сложно?

— Весь класс из-за тебя накажут.

— Давай!

— Сами убирайте, а чо я?!

Тут к нему подошел Китарь. Схватил его за шкварку, сдернул рывком со стула, а тот кулем обмяк у него в руках, повалился на пол.

— Се-ре-жа! — выкрикнула биологичка. — Не надо!

— Пусть убирает, Наталь Николаевна!

Вол вдруг начал брыкаться, вскочил, отпихнул Китаря, а после подхватил стул и запустил его в доску. Тот врезался в нее с грохотом и отскочил на первую парту — Водовозовы еле успели защититься от металлических ножек. Вол тем временем подхватил свой рюкзак и хотел выбежать из класса, но ему кто-то ловко подставил подножку, и вскрикнув, парень хлопнулся об паркет плашмя, с гулким «бтум-м!».

— Что вы делаете! Да что ж это такое! — вопила биологичка. Кто-то опять тоненько захихикал. Покрасневший Вол махнул наугад кулаком по воздуху, чуть не влепив по лицу учительнице, подхватил рюкзак и убежал из класса.

— Я точно напишу на вас докладную, — пробормотала биологичка. — Потому что это НЕЧТО! Вам сколько лет? Вы не начальная школа, а девятый класс! Скоро работать будете, взрослые мужики! И такое… Нет, это вообще… — пробормотала Наталья Николаевна и скрылась в подсобке.

Алик смеялся, похрюкивая. Турка следил за действом и слушал отстраненно. Его больше интересовала Аня — надо заехать к ней после уроков и выяснить, что она там узнала. С другой стороны, Турка хотел вернуться домой уснуть до самого лета, и чтоб уже никогда не видеть этой треклятой школы, и никогда больше не переживать.

Время как назло, тянулось медленно. Биология закончилась, так и не начавшись, следом прошла математика. Вол так и не появился, посему никто не мешал Дине Алексеевне рассказывать про «члены многочлена», и про «одночлен на одночлен». Ну и куда же без обычной шарманки «Ооооо-гэээээээ».

На уроке физики все по большей части трепались, тему никто не понимал, да и не стремился понять. Зачем вообще человеку знать формулу скорости? Ладно, скорости нужно. Но массы? Турка сомневался, что это пригодится в жизни. Блеклая физичка с усталым взглядом, которая первую половину года болела, кажется и сама не очень-то горела желанием делиться знаниями.

Он шепнул Алику:

— Слушай… Оказывается, Плотников с Тузовым знаком.

— Да? Ну, все говнюки так или иначе корешатся.

— Ага. Смотри, а Тузов тогда… Он же классе в пятом тогда сломался, верно? Ну, спрыгнул.

— Где-то так. Не знаю. Ну, рассказывали, что он малой был, потом дома еще сидел долго, а когда вернулся в школу, его к нам перевели, ну, его-то одноклассники уже ушли вперед по программе. На костылях ходил, помнишь?

— Да. Я вот думаю, разве могли ноги так долго срастаться?

— Хрен его знает. Я что, доктор? Может, он просто так дома сидел. Дался он тебе! Ты чего о нем вспомнил? — хмыкнул Алик, щуря и без того поросячьи глаза. — Если тебе так интересно, ты бы с Шулей на эту тему побазарил. Вы ж с ним раньше тусовались. А вообще, хрен бы с ним. Жалко, что его Вовчик не пристрелил.

— Да это так, — шепнул Турка. — Мысли вслух. Плотников говорит, у него вся семья сумасшедшая, ну и типа Тузов в психушке лежал пару лет. Может такое быть?

— Вполне. Ты только вспомни его рожу! Дебил.

— Кстати, с Вовчиком мы общались по телефону. Живой, экстерном собирается экзамены сдавать.

— Да? Красавчик. К нам не вернется?

— Вроде нет.

— Я думал, его посадят, — зевнул Алик. — Повезло.

Турка поежился, сам не зная от чего. Смутное беспокойство охватывало все сильнее, и он почти не слышал шума в классе и увещеваний библиотекарши-русички с уродливой клешней.

После в расписании стояла физкультура, которую вела Анна Имильевна. Турка форму не взял, поэтому получил точку, которая на следующем уроке грозила превратиться в двойку. Ну и сейчас он наблюдал, как одноклассники гоняют мяч, перемещаясь по залу без всякой мысли. Уфимцев как на шарнирах двигается, ноги как кисель. Алик трясет животом. Вот Шота выделяется здорово и Березин, естественно. Когда друг против друга сходятся, одно удовольствие смотреть.

Девчонки кто чем занимаются. Подсев к Хазовой, Турка сообщил:

— Вова в класс не вернется. Экстерном будет экзамены сдавать. — Он подождал реакции, глядя, как Рита поджала губы, и добавил: — Хочешь, дам его новый номер?

— Хорошо, давай.

Он вытащил мобильник, продиктовал цифры Хазовой. Потом, когда пауза совсем уж затянулась, девчонка спросила: — Как он?

— Нормально, как еще. Скучает по всем. По тебе тоже.

— Врешь, — усмехнулась Рита. — Ничего он не скучает. Иначе позвонил бы и мне тоже. Или так зашел — адрес ведь знает.

— У него новый телефон, наверное, а твой номер посеял. А зайти — так он типа не особо из дому выходит.

— Ага, а твой номер запомнил, значит?

— Наверное.

Хазова посидела немного, как будто для приличия, потом ее утащила Воскобойникова, у которой горели щеки и глаза. Алина казалась более возбужденной, чем обычно. Цветные лосины обтягивали плотную попу, подпрыгивали собранные в «пальму» блондинистые волосы.

Когда Анна Имильевна ушла в свою каморку на втором этаже, Вол принялся шарашить ногами по волейбольным мячам, потом вдарил по баскетбольному и попал в голову Плотникову. Тот без лишних слов врубил Волу с кулака, и тот вскрикнув, убежал из спортзала, зажимая закровивший нос.

На следующий урок, историю, Вол вернулся хмурым, с опухшей половиной лица. Впрочем, Андрей Викторович задерживался, в классе стоял хаос и гвалт, так что, Вол довольно быстро развеселился. Особенно его обрадовало, как Муравья запихивают в шкаф, подпирая при этом дверь стульями и партами. Пленник бился в створку со всей силы, что-то мычал, и его обидчики покатывались со смеху, следя за крепостью баррикад.

В конце концов, Муравей чудесным образом сделал такое усилие, что парта отъехала на метр. Упавший с верхотуры стул с грохотом приземлился прямо возле ног Андрея Викторовича. Тот даже не шевельнулся — молча постоял на входе, потом ткнул в плечо Касю:

— Разбирай пирамиду.

Кася похлопал выпученными глазами, встал, но тут включился Шуля:

— А почему он должен? Вы видели, что это он?

Андрей Викторович не отреагировал, Кася замешкался, глядя то на препода, то на Шулю. Андраник молчал, Плотников сидел вполоборота, с ехидной ухмылкой.

— Вперед, Касьянов, сто лет тебя ждать?

В этот момент, Муравей рванулся из шкафа еще разок, так что ножки парты противно заскрипели, царапая паркет. Показалась неровно обстриженная горшком голова и будто бы приплюснутое, вечно несчастное лицо.

— Ты чего там делал?

— Муравьев жрал, — сказал Вол и засмеялся только сам. Видя, что никто не отреагировал, добавил: — Он там муравьев жрал, Андрей Викторович!

Муравей пробормотал что-то невнятное, зыркая из-под низкого лба на обидчиков, при этом тонкие губы его, похожие на червяков, шевелились. Турка вспомнил, что Муравей водил дружбу с Бэтманом — местным дурачком. Бэтмана теперь уже нет: катался на велосипеде, перетаскивал драндулет в неположенном месте, и ногу отсталого зажала стрелка. А тут уже и поезд подоспел. Чудовищная смерть.

— Муравьев, ты куда собрался?

— Я не буу иеть… вон они обиают, — он добавил еще что-то более невнятное, потряхивая волосами. Потом он закинул рюкзак на спину и выскользнул из класса.

— Вот кадр, — пробормотал Андрей Викторович, чем вызвал жиденький смех. — Так, Касьянов, ну давай живее, ты засыпаешь что ли?

Кася нехотя отодвинул парты на место, расставил перевернутые стулья.

— Он лысого гонял полночи, не спал, — сказал Плотников.

— Главное, что ты выспался, — ответил препод. — Быстро передернул и уснул, да?

— Вы на что намекаете? Может, вы и гоняете лысого, а я нет.

Грохнул смех. Шуля колотил по столу ладонями, протяжно завывая. Лающим смехом разразился Андраник.

— Те, кто говорит, что не делает этого, как правило, занимается дрочкой чаще остальных, — сказал историк.

Повисла пауза, которая сменилась еще большим весельем. Воскобойникова псевдосмутилась, покраснев, других прямо наизнанку выворачивало то ли от тона, которым произнесена фраза, то ли от слова, вылетевшего из уст преподавателя.

— Ладно, хватит о шалостях, давайте приступим к занятию. Сегодня мы повторим про большевиков и Ленина, НЭП, революцию, захватим чуть-чуть Первую Мировую и пойдем дальше по СССР. Диктовать буду быстро, кто не будет успевать — не мои проблемы.

— Так зачем записывать, если в учебнике все есть? — сказал Проханов.

— Когда пишешь, лучше в мозгу откладывается, Ваня.

Учитель принялся диктовать, сначала все продолжали разговаривать, перешептываться, потом в классе повисла тишина. Турка не успевал записывать все, но тут важно было хотя бы делать вид, что работаешь. Алик пыхтел, то и дело бормоча: «разве можно так быстро, куда так быстро», а Андрей Викторович был непреклонен. Он диктовал быстрее и быстрее, даже Слютина нарочито вздыхала, переставала писать и трясла рукой.

Естественно, банда не утруждала себя писаниной. Притихли, это да, но все равно шушукались. Скрипел мел: некоторые даты историк наскоро черкал на доске и места оставалось все меньше и меньше.

На парте за которой сидели Турка и Алик, нацарапали уже больше десяти вагонов, в некоторых были дебильно улыбающиеся человечки. Возле АЛИНА ШЛЮХА появилось «Историк — ушлепок», а надпись «Челбин чмо», трансформировалась в «Челбин, чмок)».

Банде не давала покоя губка, лежащая в жестяном коробе рядом с мелом. Они переглядывались, улыбались, подмигивали друг другу.

С короба для тряпки мерно капало на паркет: кап, кап. Шепот Плотникова, вот засмеялся Уфимцев. Тыкнул соседа, шепнул ему, и тот тоже заржал.

Кап. Кап.

Вскоре уже весь класс пытался успеть за преподавателем, одновременно борясь с приступами смеха. Историк видел, что в классе нарастает шум, и все быстрее и быстрее надиктовывал события, даты, уточнения.

Кап. Кап. Кап.

Водовозовы сидели на первой парте, зажимая ладонями рты. С покрасневшими лицами и слезами в уголках глаз. Доску сплошь покрывали колкие буквы и угловатые цифры.

— Что за шум? Я может, медленно диктую? Могу еще быстрее.

— Ну Андреееей Вииииикторович! — застонала Воскобойникова. — Это же просто нереально.

— Повторите еще про стачки, непонятно, — попросил Плотников. Конечно же, эту реплику сопровождал смех. Андрей Викторович глянул на небольшое пятно, собравшееся под доской из капель, окинул взглядом класс. Потом тронул губку пальцем — за этим движением многие следили, затаив дыхание.

— Ребята, кто мыл губку?

Тишина.

— Так. Кто сегодня дежурный?

По-прежнему нет ответа. Турка вспомнил, что на биологии убирать пришлось Алику — он и был сегодня дежурным.

— Слютина, кто сегодня дежурный?

— Алик, — ответила отличница, чуть поколебавшись.

— Богатьков? Ты чего молчишь, забыл?

— Да, я не сегодня, — попытался вяло отмазаться Алик. — Это я просто на биологии подмел.

— Так, — Андрей Викторович вновь бросил взгляд на пятно под доской, ноздри его слегка подрагивали. — У вас есть человек, отвечающий за дежурство?

— Да, — подняла руку Хазова. — Богатьков дежурный сегодня, по списку.

— Конечно! — потряс розовеющими щеками Алик. — Я и на прошлой неделе тоже дежурил!

— Так кто тебе виноват?

— Ребята, хватит. Мне сейчас важно знать, почему от губки странно пахнет. Кто-то может рассказать об этом?

— Нет, — гоготнул Шуля. Андраник, Кася, Плотников и Китарь прыснули.

— Ладно, ладно. Плотников, это твоего… причиндала дело?

— Чее-его? За кого вы меня принимаете, Андрей Викторович? Разве я мог бы себе такое позволить?

— Тогда попрошу тебя выполнить роль дежурного.

— Нет, что вы, пожалуй, откажусь от такой высокой чести.

— Шульга, может, ты хочешь?

— Что хочу?

— Помыть губку.

— Не, спасибо, — Шуля хрипло засмеялся, — это для чуханов.

Андрей Викторович поддел губку длинной деревянной линейкой, сверху придержал указкой и понес через проход. Ребята посмеивались, шарахаясь от истекающего вонючей жидкостью поролона, от которого обильно капало на паркет. Пронося губку мимо Шулиной парты, Андрей Викторович остановился и спросил:

— Что, очень смешно?

— Смешнее было бы запихать ее вам в рот, — ответил Шуля, а Андрей Викторович отпустил губку в свободное падение, отступив на шаг назад. Шуля среагировать не успел, мягкий ком плюхнулся на парту, брызнув в разные стороны каплями, которые попали в том числе и на Шулину одежду, и даже на щеки — во всяком случае, он резким движением провел ладонью по лицу. Глаза его тут же засверкали:

— Ты чего делаешь?! Я при чем тут вообще? Хоть бы разобрался!

Препод меж тем опять взял губку так, как будто она ролл, а указка и линейка — импровизированные палочки, и понес, вытянув руки, не обращая на краснеющего от ярости Шулю.

Когда он вышел в коридор, Шуля бросил:

— Козел конченный…

На парте остались брызги, благо, что вместо тетради у Шули был один грязноватый листок, на котором он до этого писал и на русском языке и на биологии. Поразмыслив немного, пацан пересел за соседнюю последнюю парту, тоже пустующую.

Все зашушукались, обсуждая произошедшее, Плотников заорал:

— Шулю зашкварили! Ха!

Шуля тут же крикнул:

— Я тебя самого зашкварю щас, олень.

— Давай! — выкрикнул Плотников. Шуля подхватил чей-то пенал и метнул в Плотникова, тот увернулся, гогоча. Схватил пенал Водовозова, принялся швырять линейки, ручки, а близнецы вдвоем пытались отобрать имущество у новичка. Тот отпихивал их, и в конце концов, один из братьев ударил его в плечо.

Плотников лишь усмехнулся, продолжая кричать, что Шуля теперь уже опущенный, и его надо в петушиный класс отправить. Виданное ли дело: брызги чужой мочи попали ему в лицо! Над губкой потрудились все, в том числе и сам Шуля, но разве это имеет значение?

Шуля в конце концов, не стерпел, и бросился на Плотникова, но тот сделав несколько боксерских выпадов, принялся носиться по классу, хихикая, задевая парты и стулья. Шуля залез ногами на парту, и побежал по ряду, прыгнул на Плотникова, тот успел увернуться и Шуля влетел в шкаф, впечатав дверцу вовнутрь.

Остальные разговаривали громче и громче, так что Турке хотелось схватить стул и разбить о голову Плотникова, но он продолжал сидеть, чувствуя, что если начнет драку, то контролировать себя не сможет.

— Что за шум? — историк вернулся в класс, Плотников как по мановению волшебной палочки, успел сесть на свое место, а Шуля слез с парты, оставив на ней грязные отпечатки подошв.

— Так, ничего, — ответил Плотников. — Долго сидели, разминаемся.

— Можете пойти в коридор поразминаться, я никого не держу.

— Ви ее руками мили? — перебил Андраник. — Там моча била!

— Андрей Викторович бросил на него взгляд. Поднял брови, но ничего не говоря, все так же, «палочками», положил губку, но не в короб, а на полочку.

— Не беспокойся, Асатрян, рамки личной гигиены соблюдены. Но если такое повторится, я на голову выжму ее лично тебе. Независимо от того, кто будет виноват. Заметано?

— Ага, попробуйте… — буркнул Андраник, пряча взгляд.

— Что ж, раз уж мы разобрались с этим, тогда продолжим. Времени не так много осталось.

Удивительно, но минуты до конца урока прошли в тишине. Иногда такие моменты бывали даже в самом несносном, шумном классе, и обычно их сопровождало выжидающее внимание учеников — перед очередным «приколом».

Сейчас же ничего такого. Андрей Викторович вовсе не был рад маленькому успеху (собственно, успеху ли?), а еще ему казалось, что он упустил кое-что важное.