Ученица

Глава 24. ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС

Тук-тук-тук.

Девушка замерла. Если напряжение продлится еще хоть минуту, она сойдет с ума, и не сможет не то, что ударить, но и моргнуть просто. Будет пялиться перед собой, пока глаза не высохнут.

— Ты тоже слышала? — пробормотал он. — Стучат, как будто.

— Может, ворона, — безучастно пробормотала узница. — Бывало такое.

— Ворона-переросток?

Девушка увидела шприц. Снотворное или яд — какая разница? Он почти сделал ей укол, а она смотрела, как игла приближается, словно жало комара. А потом — постукивание и мучитель отступил.

— Пойду, проверю, — пробормотал он, пряча шприц обратно в карман пиджака. И испарился, так быстро, что несчастная только усмехнулась. С такими рефлексами, как сейчас, она даже и черепаху не смогла бы поймать, не то что вырубить человека.

На глаза навернулись слезы. Быстрее бы все закончилось.

Когда открылась дверь, Турка как раз обошел дом кругом и практически столкнулся с историком. Пауза.

Молчание.

— П-почему… ты тут?

Именно по этому вопросу Турка понял, что все именно так, как он представлял. Историк мигом вспотел, лицо вытянулось и стало удивленным и беззащитным — на мгновение, но все же. И еще: ни капли гнева или возмущения, что в его двор проникли. Пиджак мятый, стрелки на брюках сломаны. Так наверное, и должны выглядеть уволенные преподаватели. Но не маньяки.

— Вы калитку забыли закрыть, — сказал Турка первое, что пришло в голову. Спроси его, почему именно эта фраза — черт знает. — Вот я и зашел.

В фильме или книге герой с размаху бы впечатал монтировку в голову извращенцу. А тут…

— Мы все знаем, — добавил Турка. — И уже вызвали милицию. Лучше бы вам отпустить Лену.

Это за пацана вообще произнес будто кто-то другой. Однако у историка тут же расширились глаза. Он сделал шаг назад, покраснел. Обвел взглядом двор и выдавил:

— Что… кто ты такой?

— Бежать нет смысла. Отпустите Лену, Андрей Викторович.

Турка сжимал железный брус вспотевшими пальцами, и молил бога о том, чтоб историк двинулся на него, напал, тогда был бы повод ударить его так, чтоб он отключился. Даже теперь, будучи уверенным в словах почти на сто процентов, Турка не мог взять и ударить взрослого человека, преподавателя. Тем более, такой увесистой штукой можно и убить.

А еще Турке показалось, будто историк его не узнал. Собственно, он и сам походил лишь на карикатуру прежнего себя — спокойного и рассудительного. Не всегда хладнокровного, но все же.

Историк снова попятился и бросился в дом. Щелкнул закрываемый замок, а потом раздался взволнованный голос Марии Владимировны:

— Давыдов! Что там такое?

— Вы вызвали ментов, Мария Владимировна?

— Я пытаюсь! Что он… блин, открой мне!

Турка рванул к калитке, но сразу понял, что без ключа ее не отопрешь.

— Не получится… Он свалил в дом. Вызывайте милицию. И баллончик приготовьте.

Турка побежал к крыльцу и сходу налег на дверь плечом. Боль тут же прострелила сустав. Он попробовал вставить узкий конец монтировки в щель между косяком и створкой, но не получалось.

Тогда Турка разбил окно, действуя бруском как штыком. Осколки зазвенели, осыпаясь на пол. Дом дохнул застоявшимся запахом лапши быстрого приготовления и пыли, Турка чихнул, и на глазах выступили слезы.

Вроде никого.

Навернув на ладонь рукав куртки, он очистил проем от осколков и залез в дом. Глаза не привыкли к сумеркам, сердце колотилось. Турка ждал удара, нападения, и почти услышав рев противника, выставил перед собой кулаки для защиты.

Пусто.

Турка держал монтировку наготове, понимая, что в закрытом помещении это не бог весть какое оружие, не размахнешься толком. Уж лучше бы перцовку взял у Марии Владимировны.

Осколки захрустели под ногами, когда он сделал пару шагов. Вроде бы шорох в боковой комнате. Он повернулся, протолкнул слюну по враз пересохшему горлу.

Внутри дом оказался больше, чем выглядел снаружи. Турка стиснул оружие, вглядываясь в сумрак.

Сзади раздался скрип. Турка махнул монтировкой, разворачиваясь, а в следующий момент в домике стало так светло, будто целый залп салютов пустили прямо под крышей. По затылку потек горячий кисель, металлический брусок выпал из ослабевших пальцев и загремел по полу. Накатила темнота.

Андрей Викторович спрыгнул в подвал. Тут же мимо его головы что-то просвистело. Боль обожгла щеку, и он вскрикнул. Еще один удар пришелся в локоть и приготовленный для девчонки шприц улетел в темноту. Историк услышал рычание. Черная тень накинулась на него, но он успел выкинуть ей навстречу монтировку.

Из рассеченной брови мужчины текла кровь, и уже залила половину лица. Тусклый свет лампочки не позволял как следует видеть противника.

— Что, не нравится?!

Еще один удар пришелся ему под челюсть. В погребе заметались яркие разноцветные бабочки. Андрей Викторович заревел и бросился на девчонку. Он увидел кусок цепи в ее руках, понял, что тварь водила его за нос бог знает сколько времени, и это разъярило.

Ситуация выходила из-под контроля и все вокруг превращалось в зыбкий песок, раздуваемый ветром. Несмотря на ожесточенную борьбу, мысли холодными змеями кишели в черепе, обвивая мозг.

Шлюшка больше не увидит дневной свет. Испорченная с детства. Историк почти на сто процентов был уверен, что происходящее ей нравилось. Да, она кайфовала, хотя никогда бы в этом не призналась, даже самой себе.

Удар по животу. Удар сбоку, в подколенное сухожилие и нога девчонки подкосилась, а рот превратился в «О». Бедняга взвыла, не только от боли, скорее от бессилия, когда историк намотал ее волосы на кулак.

Он повалил ее, благо теперь никакого труда это не составляло — девчонка почти не оказывала сопротивления. Его пальцы сомкнулись на тщедушной шее, глаза девушки полезли из орбит, жила тревожно выбивала пульс под натиском его пальцев, он давил и слышал хрип, вырывающийся из глотки девчонки. Жалко, что все закончилось не так, как хотел он. Жалко, что совсем нет времени.

Он душил ее, пока глаза не превратились в щелочки с мелькающими между ресницами белками. С губ сорвался последний хрип, и капелька слюны попала Андрею Викторовичу на щеку.

Мария Владимировна кусала губы и заламывала пальцы. Связь по-прежнему отсутствовала, вызвать милицию не получалось. Мужчину она мельком увидела в щелку. Андрей Викторович, историк, который возможно, похитил и держит силой ученицу. Поверила ли в это Мария Владимировна? Нет. Ее сюда пригнала интуиция. И что теперь?

«Веришь ли ты?», — прошептал ветер, шевеля голые ветки деревьев. Наверное, да. Хотя бы потому, что переобулась в старые кеды, валявшиеся в багажнике. Ответ пришел именно когда она завязала бантики — сначала левый, потом правый.

Вот сейчас ей послышались далекие звуки возни. Крик? Вроде бы нет. Но почему же сердце так колотится, почему рот пересох, а ладони вспотели?

Мария Владимировна оглянулась на «Пежо». Покусав щеку изнутри, она опустила мобильник в карман, посмотрела на кеды. Когда она лазила через забор последний раз? Вообще, такое случалось… потому что, она гуляла в компании мальчишек. Не то что бы пацанкой была, просто девчонок на районе жило только двое. Она и подружка.

Учительница огляделась по сторонам, подошла к калитке, прикидывая, как должно быть, глупо выглядит со стороны: взрослая женщина с маникюром, при макияже, лезет на калитку.

Изнутри ее будто подтачивал ледяной червь. «Больше медлить нельзя больше медлить нельзя больше медлить нельзя», — стучала кровь в голове.

Она карабкалась, упиралась носками в лист металла, пытаясь подтянуть тело. Спортзал посещала, но не сказать, что упражнения на перекладине были ее коньком.

Но вот теперь адреналин делал свое дело. Не без труда Мария Владимировна взгромоздилась на калитку, села на нее верхом — в промежность неприятно уперся холодный металл.

Она поискала глазами наилучшее место для приземления, помедлила и спрыгнула. Колена будто коснулся оголенный провод под напряжением, боль отдала в пятку. Мария Владимировна зашипела и поморщилась, сделала несколько неверных шагов, а после огляделась.

Ноготь на безымянном пальце обломился. В любой другой ситуации это бы расстроило Марию Владимировну, но теперь она лишь отметила как данность.

Дворик небольшой. Дом, крыльцо, по которому будто осколками льда рассыпано битое стекло. Мария Владимировна вдруг поняла, что теряет (тянет?) время, и огляделась, в поисках оружия.

Она хотела позвать Давыдова, но решила, что лучше не подавать голоса. По спине пробежали мурашки. Куда он делся вообще?

Взгляд Марии Владимировны наткнулся на лопату, валявшуюся в стороне от крыльца.

Потом сунула руку в карман — хватит ли ей одной перцовки? С лопатой неудобно… Она приняла решение и поспешила к разбитому окну.

Удивительно, как быстро человек втягивается… в безумие. Мария Владимировна замешкалась, оглядывая оконную раму с осколками, убрала крупные и кряхтя, залезла в дом. Порезала ладонь — боль и кровь отрезвили, заставили вспомнить, что идет все наяву, это не театральная постановка.

— Эй… — вырвалось из ее пересохшего горла. — Ау… Давыдов!

Только сейчас она заметила, как часто (и с перебоями) колотится сердце. Ей вдруг захотелось оказаться отсюда подальше. Стоило только приехать в эту школу, и опять началось… Разве не точило ее дурное предчувствие? Мария Владимировна отмахнулась от интуиции и знамений. Думала, заберет бумаги, документы, и поедет обратно — что может случиться?

Вот под ногами хрустят осколки, а в домишке будто шевелятся плотные тени. Шелест, шорохи.

— Д-дав-выдов? — спросила она осипшим голосом. — Это ты?

Что-то шуршало на полу. По спине учительницы пробежали ледяные паучки, волосы на затылке зашевелились. Нечто шевелилось на полу, ползло к ней. Потом издало хрип, замычало. Крик застрял в горле женщины, грудь сдавило, дышала она с трудом.

— М-мария… В-в…

— Давыдов?! У тебя кровь!

— Найдите, он… — пробормотал Турка и закашлявшись, попытался сесть. — Башка…

— Где… — пробормотала учительница и услышала возню. Тут же выудила из кармана перцовку. Ладони потные, баллончик выскальзывает. Учительница приготовила средство самообороны, нашарив подушечкой дрожащего пальца выступ на распылителе, чтоб пустить струю в нужном направлении, а не себе в лицо.

Турка тем временем сел. Голова у него не только болела, но и кружилась. Он провел пальцами по затылку — влажно. Ладонь слегка поблескивала даже в полумраке. Он пошарил рядом с собой и сказал:

— Монтировка у него.

— Давыдов, у тебя кровь.

— Насрать. Лена тоже у него.

Мария Владимировна помедлила, и Турка встал, пошатываясь. Бывало, когда напивался и потом ложился в постель, начинались «вертолеты». Ему даже нравилось это состояние. Вот сейчас происходило что-то подобное, только парень с трудом сдерживал желудок, который отчаянно норовил выплеснуть содержимое. Череп и вовсе грозил распасться по швам.

Учительница пошла на смутные звуки борьбы. После возгласа «уо-охм!», она ускорилась, мимоходом отмечая, что не зря переобулась.

Квадрат света в полу. Мария Владимировна остановилась, вытянув перед собой дрожащую руку с баллончиком. Ей казалось, что кисть затекла так, что в решающий момент палец не сможет вдавить пупочку.

— Тв-варь… — раздался шепот. — Мр-разь… Теперь вот все…

Мария Владимировна сделала еще один мелкий шажок и заглянула в проем. Показалась макушка, часть лба с прилипшей потной прядью волос. Следом появились глаза, тут же вспыхнувшие удивлением, а уже в следующий момент палец Марии Владимировны вдавил кнопку. Из баллончика вылетела струя. Глаза историка зажмурились, лицо сморщилось. В воздух взвилось перцовое облачко.

Андрей Викторович попытался стереть дрянь с лица, кожа тут же покраснела. При этом он на мгновение забыл, что стоит на ступеньках. Пошатнувшись, историк замахал руками, теперь уже чтоб сохранить равновесие, затем оглушительно чихнул и полетел в погреб спиной назад.

— И что дальше? — пробормотала Мария Владимировна. — Что он… — она заглянула в проем. Голова у Турки по-прежнему раскалывалась, он успел стошнить желчью, пол ускользал из-под ног. Турка подошел к проему, и тоже посмотрел вниз. Потом они с учительницей переглянулись.

Внизу, на земляном полу, лежал историк, раскинув руки. Еще виднелась босая грязная стопа — с этого ракурса не разглядеть, кому принадлежит.

Турка молча взял баллончик у Марии Владимировны, и полез вниз. Почему-то страх, что сейчас историк очнется, набросится на него — отсутствовал. Андрей Викторович не шевелился и не стонал.

— Давыдов! Аккуратнее там… Я сейчас…

Турка слышал слова так, как будто находился под водой. Он и двигался так же медленно. девушка, лежащая в подвале, походила на утопленницу. Вот, лежит на дне гнилого омута.

Наверное, мало кто из одноклассников или учителей смог бы опознать в бесчувственном теле Конову. Худоба, синяки и ранки по всему телу, проглядывающие сквозь рваное тряпье. Глаза закрыты, грудь не вздымается и не опадает. На тонкой шее вздулись бугры от пальцев изверга.

Турка упал на колени и приник к губам девушки, будто бы в поцелуе, и принялся вдувать в нее воздух. Хотя какой воздух, если они под водой? Сначала нужно поднять ее на поверхность… Он надавил несколько раз на тощую грудь двумя руками, как когда-то показывал Чапай на уроках ОБЖ, но тогда ученики лишь смеялись, ведь никто не верил, что это когда-то может потребоваться в жизни.

Собственно, у Турки сейчас выходила не полноценная реанимация, а лишь жалкое подобие. Он вздрогнул, когда услышал тихий стон и обернулся. Мария Владимировна стояла тут же, поднеся дрожащие пальцы к губам.

Турка схватил цепь, расцепил пальцы девушки, сжимающие звенья, потом перевернул Андрея Викторовича на живот и, заведя его руки назад, стянул кисти цепью. Обмотал и завязал на жалкий узел.

Потом все так же на коленках подполз к девушке. Он так хотел увидеть Лену, так хотел, но… теперь нисколечко не испытывал радости, глядя на изувеченную бездыханную оболочку, лишь отдаленно напоминающую его любовь.

Он склонился над несчастной, роняя слезы, шепча, чтоб она очнулась, открыла глаза, чтоб вобрала в себя хотя бы чуточку воздуха, но мольбы оставались тщетными.

— Я… нужно все-таки дозвониться до милиции и вызвать «скорую», — опять донесся голос сквозь толщу воды. Разве могут для мертвых иметь хоть какое-то значение проблемы живых? Турка не замечал как по его чумазым щекам ползут слезы.

Это не она. Это не Конова, а совсем другая девушка. Незнакомая. И только сейчас Турка заметил рядом с телом пустой шприц.