Ученица

Глава 23. ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА

Надо отдать должное Марии Владимировне: она умела слушать. Конечно, не без восклицаний, но все-таки куда как более внимательно, чем тот же Стриженный и Селедка. Без подколок, ухмылок, без недоверия. Беспристрастный слушатель, но эмоциональный. Пару раз она грязно выругалась, потом извинилась, но уже через минуту снова выдавала маты.

Они отъехали от школы, чтоб не «светиться», но машину Андрея Викторовича пропустить не должны были. За разговором Турка не забывал поглядывать по сторонам.

Мария Владимировна открыла окно, закурила. Предложила и Турке сигарету, а потом опять извинилась, мол, совсем с головой беда. Втянула дым разок и потом сразу хотела выкинуть тонкую «раковую палочку», но Турка ее остановил:

— Курите, Мария Владимировна. Сейчас-то уже какая разница?

— Действительно. Так… Так… Но милиция же его проверяла?

— Мне нужно убедиться самому. Хотя, если вы откажетесь, я пойму. Оно вам надо? Да, я могу ошибаться. Но если это правда… Тогда то, что произошло и случится с Леной дальше, останется на нашей совести. Вы просто уедете, потом прочтете в новостях. А может, и не прочтете, ибо ничего не найдут.

Вместе с сизыми завитками дыма в салоне повисла пауза. Мария Владимировна смотрела сквозь дым на серую улицу, чуть прищурив глаза. Она успела рассказать о житье-бытье, но по ее тону Турка догадался, что все не так уж здорово. Само собой, он ничего не стал уточнять. Так же, ничего не спрашивал о возобновлении учительской карьеры. Вроде как Мария Владимировна говорила раньше, что разочаровалась, а теперь вот снова в школу собралась возвращаться. Женщин не поймешь.

Тихо болтало радио: новости политики, пару слов о Пугачовой и Галкине, спорт — результаты второго тура РФПЛ, погода — настоящую весну еще придется подождать. Уж что-то, а ждать за последнее время Турка научился.

— Если это правда… То что мы сделаем?

— Ваше дело отвезти меня. Дальше разберусь.

— Так не пойдет, — усмехнулась она. — Допустим, он маньяк, как ты предполагаешь. Удерживает девочку. Допустим. И что ты, постучишь к нему, попросишься войти и… что дальше? Если милиция не разобралась…

— Они во всем разбираются спустя рукава, — перебил Турка. — Вы извините, конечно.

— Я не об этом, — покачала она головой, выдыхая новую порцию дыма. — Все это… Неправильно. По-детски, — щека ее дернулась. — Как по сценарию, знаешь. Как будто это кому-то нужно. Да и вообще, ну постучишь ты, он все поймет и по башке тебе даст чем-нибудь, например.

— Ну, тогда уже дело будет за вами, — хмыкнул Турка.

Подобные мысли приходили к нему раньше. Да разве вся жизнь не идет по сценарию безумца, который только и успевает строчить карандашом в блокноте, выдавая новые события и подробности? И зовут этого безумца Богом.

— Помните, вы тогда… Ну, репетировали.

— Помню, — резко отозвалась Мария Владимировна, и Турка поджал губы, собираясь с духом: — Ну и вот… Я тогда пришел, но меня как будто тоже дернул кто. Я потом вспоминал и… Никаких ведь не было предпосылок. Другой бы дома сидел и…

— Давай не будем. Противно.

— Но все-таки…

— Даже если я соглашусь, нам нужно продумать действия, разговор, если таковой состоится. Не можем ведь мычать как дебилы. И на всякий случай надо позаботиться о безопасности. Хоть минимальные средства самообороны должны быть? У меня только перцовый баллончик есть, и все. Ладно, еще вот железяку с собой вожу, типа монтировки. Но… — она нервно улыбнулась, — мне кажется, что я не смогу ей кого-нибудь огреть.

Турка вспомнил обжшника Чапая, стрельбище, бордовую кровь, хлынувшую на мерзлую землю.

— Скорее всего, обдумывать детали мы будем на ходу, — пробормотал Турка. — Если вы согласитесь.

Мария Владимировна перевела взгляд и тут же вцепилась наманикюренными пальцами в руль. Кварталом ниже медленно проплыл «Опель» Андрея Викторовича.

— Е-ее-ееее! — хрипло завела солистка группы «Roxette» из колонок. Турка вздрогнул и явственно увидел лицо Коновой, и как она выдыхает дым сквозь ноздри, и как улыбается с хитрым прищуром, скрываясь за сизыми клубами.

С каждым разом мучитель действовал все более зверски и беспардонно, и она нутром понимала, к чему все идет. Один раз он принес шампанское, предложил бокал, она тут же разбила его и попыталась ранить урода «розочкой». Он лишь смеялся, уворачиваясь от ее вялых атак. Следом он задал ей взбучку, потом влил в нее шипучую кисло-сладкую жидкость насильно, приговаривая, что такое не грех и отпраздновать.

Она понимала, что уже наполовину стала животным. Податливой тупой скотиной, неспособной на сопротивление. Он ее сломал. Без него она уже давно сдохла бы, а особенно сильно девушка ощущала зависимость, когда монстр долго не появлялся, и у нее заканчивалась вода и еда.

Иногда она часами разговаривала со второй пленницей, а та отвечала односложно, либо хмыкала, или же вообще молчала. Никогда не показываясь на свет, она будто плела тени, шевелясь в углу.

Узница отощала так, что грудь почти исчезла, как бедра и попа, а ребра выпирали сквозь кожу так, что на них можно было играть, как на ксилофоне.

Зрение упало. Это бедняжка поняла как-то раз, по привычке рассматривая узор ладони. Она уже плохо представляла, как выглядит солнечный свет, и думала, что если увидит золотой шар на синем небосклоне, то наверняка ослепнет.

Изменились и мысли. Отрывистые и короткие, никаких отвлеченных размышлений.

Потом мучитель прикончил бутылку сам и сказал, что «недолго тут осталось веселиться, пора рвать когти».

После он сопел, дышал и содрогался над ней. Оглушенная фразой бедняга не думала даже изобразить сопротивление, которое так любил монстр.

Спустя какое-то время, оставшись наедине с собой, девушка впервые за последние дни ощутила внезапную легкость в теле.

Это ее испугало. Она слышала раньше, что когда человек, например, смертельно болен, перед самой смертью ему вдруг резко становится лучше, появляются силы. А потом конец.

По правде говоря, уже неделю ей было неважно, каким будет конец. Если ее убьют, что ж, пускай так и будет. Сама она так и не решилась перерезать себе вены — той же пружиной от матраса. А ведь давно могла бы. Значит, тоже виновата.

Но теперь, когда он сказал, что будет «рвать когти», она захотела не то что спастись, а хорошенько отомстить ему. Последняя попытка если и не сбежать, то сделать так, чтоб эта тварь не могла больше сотворить такого ни с кем.

Скоро он придет. Скоро придет.

Встав, узница принялась разминаться, приседать, держась о матрасную стену. Тело давно уже стало чужим и неподатливым, и только вот такое механическое движение хоть как-то могло расшевелить мышцы, разогнать по жилам кровь. Голова кружилась, вместе с мышцами пробуждался разум, воздвигший вокруг себя спасительную скорлупу.

За часы, складывающиеся в сутки, которые в свою очередь перетекали в недели, расшаталась не только психика бедняжки, но и штырь. Да-да, железка с кольцом, забетонированная в пол. Именно к металлической баранке крепилась цепь, а теперь узница почти освободилась и конечно, ОН об этом не знал.

Никакого плана выдумать не получалось. Историк чувствовал себя за рулем более уверенно, нежели Мария Владимировна, да и город знал лучше. Пару раз они чуть не упустили «Опель», и более менее облегченно вздохнули только когда выехали на трассу. Турка надеялся, что погоня закончится, так и не начавшись, что историк тихо-мирно запаркует машину во дворе, окруженном многоэтажками и скроется в одном из подъездов. Преследовать его будет глупо: и ежу понятно, что мучить кого-либо в квартире на протяжении нескольких месяцев практически невозможно. Соседи бы что-то да услышали, либо сам Андрей Викторович выдал бы себя хоть как-то.

Впрочем, бывает всякое, как убедился Турка. А еще он вспоминал разговор с Воскобойниковой и ее внезапное откровение.

— Куда же он едет… — бормотала Мария Владимировна, припадая к рулю.

Казалось, что дистанцию они держали слишком короткую, и препод обязательно что-то заподозрит. Вспомнит машину — красный «Пежо» стоял под школой и всякому бросался в глаза.

С другой стороны, историк мог уже знать, что его преследуют, и намеренно вести их в ловушку. И тогда последствия могут быть какими угодно. Турка не подготовился, втянул в дрянь Марию Владимировну, и теперь мог потерять все.

Сейчас страх пропал. Остался азарт, распаляемый адреналином. Что же будет дальше?

Что будет дальше?

Стоп. Ничего ведь не ясно. Вполне может оказаться, что через какой-нибудь час Турка будет смущенно жаться на пассажирском кресле, а в салоне будет висеть сконфуженная тишина, пока они с Марией Владимировной будут ехать обратно.

Хотелось, чтоб резко стемнело и стал накрапывать дождь — так видимость бы снизилась, добавив маскировки. Но нет — облачный, но светлый день, полупустое шоссе. И закусывающая губу учительница лихо давит на педали, переключая скорости.

Потом «Опель» историка пропал.

— Где… он? — выдохнула Мария Владимировна. — Куда он свернул, ты видел, Давыдов?

— Н-нет.

Стрелка спидометра чуть расслабилась, а вот Мария Владимировна наоборот. Турка кусал щеку изнутри, и осознав, что рот его съехал чуть ли не на плечо, внутренне одернул себя.

— Вроде бы сюда. Если ошибемся… Синявская, ты говорил?

— Вроде бы, — эхом отозвался Турка. — Если потеряли, так что уж тут…

«Опель» возник из воздуха. Просто появился впереди, на узкоколейке. Учительница выразительно поглядела на Турку, и тот мысленно согласился с ее взглядом: более неумелых преследователей найти сложно. Но делать было нечего, и Турка изо всех сил надеялся, что историк сейчас не в том состоянии, чтоб заметить погоню.

Когда включился свет, узница поморщилась, закрываясь от слабой лампочки. Бледные щеки, искусанные губы, мешки под глазами. Измученная девочка.

Именно в таком виде она привлекала его еще сильней. Хищник улыбнулся, хотя шепоток подсказывал, что расслабляться нельзя, какой бы опустошенной не выглядела девчонка. Впрочем, от шепотка можно и отмахнуться. Теперь уже никакой разницы.

— Сегодня ты пойдешь наверх. Я тебя отпущу.

Девушка пошевелилась, на мгновение подумав, что спит. Потом решила, что ей послышалась. Мучитель сделал шаг навстречу, и она по глазам поняла, о чем идет речь.

Лицо ее тут же напряглось, как и тело, что не ускользнуло от натренированного взгляда маньяка. Все тот же бархатистый «отцовский» голос, мягкий тон, которым урод ее всегда увещевал.

Прошлые подобные разговоры сопровождались тем, что одна его ладонь потирала промежность. А сейчас он прятал кисть… в кармане пиджака. Это девушку смутило, как опять-таки, могут иной раз смутить нелепые детали во сне.

Он шагнул к девушке:

— Мы с тобой так и не сблизились по-настоящему. Ты не поняла меня, а я не понял тебя. Но знаешь, еще не все потеряно…

— Цепь не способствует сближению.

Мужчина замер, а потом откинул голову назад и расхохотался. Вот он, момент! Но она помедлила, опасаясь, что маневр не удастся. Слишком уж далеко стоит ублюдок. Да и вдруг у нее не хватит сил, чтоб ударить как следует? Прут она вытащит, а вот на хороший (и точный!) удар вдруг не хватит силенок?

Момент меж тем она упустила, и выродок вновь посерьезнел, как будто уловил враждебные флюиды.

— Пожалуй, теперь слишком поздно, — промурлыкал он. — Но я учту ошибки. На будущее.

Он шагнул вперед, вытаскивая кисть из кармана.

— И как мы его найдем… Какой дом? Во что я ввязалась, во что я ввязалась, — безостановочно бормотала Мария Владимировна. Машина тряслась на ухабах и рытвинах грунтовки, и Турка ловил себя на мысли, что даже в такой ситуации его глаза то и дело косятся на подпрыгивающую грудь учительницы. Наверное, у всех представителей сильного пола глаза устроены именно так, что в любой ситуации не обходят вниманием женские прелести.

Вместе с тем он ощутил ледяную уверенность, что поездка будет результативной. Теперь даже доводы разума пасовали перед странным… знанием. Не интуицией. Он как будто из будущего прибыл, и знал наверняка. Как в тот вечер, когда Вову спасали.

— И куда же он делся? Давыдов, это бред. Во что ты меня втянул? Куда он…

«Опель» стоял возле неприметного забора. Калитка и ворота ржавые, облупленные. Сам домик выглядел так, будто хозяева его давно бросили. Впрочем, здесь большинство жилищ смотрелось именно так, до дачного сезона далеко, а жители тут если и есть, то не показываются.

По небу ползла грязно-серая «вата». Солнце будто в одеяло завернулось, как девушка, не желающая досматривать леденящую душу сцену в фильме ужасов.

Удивительно, но Турка не верил в происходящее. Неужели историк? Как же так вышло, что участок не проверили менты, как так вышло, что его отпустили?

Чикатило тоже отпускали. В довесок, обвинили за его преступления других людей, а он продолжал убивать.

Турка глянул на молчащую Марию Владимировну. Открыл дверцу и учительница тут же схватила его за предплечье:

— Нет. Мы должны вызвать милицию. Сами туда лезть не будем.

— А если там… ничего такого? Вы говорили, что у вас «перцовка» есть.

— Поищи в бардачке. То есть… Ты что, хочешь пшикнуть ему в лицо перцовкой? Нет, надо сначала вызвать милицию. Если там ничего, то оформят ложный вызов, — Мария Владимировна вытащила мобильник. — Ох, здесь и связь не ловит почти…

Она приложила телефон к уху. Тишина. Тишина, а потом механический женский голос из динамика заговорил и умолк на полуслове. Мария Владимировна набрала номер вновь, бормоча, что экстренные вызовы должны идти хоть как.

— Надо улицу посмотреть. Куда вызывать-то будем? — сказал Турка, и открыл дверь. Она издала щелчок, будто обломившаяся досточка деревянного моста, провисшего над пропастью.

Перцовку он сунул было в карман, потом протянул Марии Владимировне баллончик и сказал:

— Это лучше вам. А мне — монтировку. Она в багажнике?

— Нет… — учительнице растерянно взяла баллон. — Монтировка под сидением, спереди. Молодой человек мой положил, — она улыбнулась краешком рта. — Говорит, толку ее держать в багажнике. Если нападут, так ты не побежишь его открывать, верно? — из ее горла вырвался неестественный смешок.

Турка взял монтировку. Заблокированный брелком сигнализации «Пежо» коротко мигнул фарами. Турка перехватил монтировку из одной ладони в другую и повертел головой, в поисках таблички с улицей хоть на одном заборе. В основном другие участки от любопытных глаз никак не скрывались: сплошная сетка Рабица, но участок Андрея Викторовича заслонял от постороннего взора коричневый забор из профлиста, высотой два с лишним метра.

— Мы… Постучим? — спросила Мария Владимировна, выбираясь из машины и по-прежнему терзая мобильник.

— Нет. Перелезем. — Турка сунул ей в руки монтировку. Потом пацан перевел взгляд вниз. — У вас нет сменки? Может, кеды какие-нибудь.

Мария Владимировна посмотрела на свои ботиночки на небольшом каблуке.

— Неудобно будет. Ну или смотрите сами, — он пошел к калитке.

— Тогда он уже сможет вызвать милицию и объявить нас ворами! — прошипела вдогонку Турке учительница, но тот уже подпрыгнул, зацепился за калитку и подтянулся, помогая себе ногами. Он с удовлетворением отметил, как грязная обувь оставляет следы на листе металла, встал одной ногой на ручку, а после перемахнул на участок. Приземлился на дорожку из щебня, слегка подвернув правый голеностоп, и тут же глянул на дом. Показалось, что звук вышел чересчур громким.

Что они делают? Историк сидит там себе, приехал на дачу сделать кое-какие дела, или может, забрать забытую вещь.

— Я так не смогу, — сказала Мария Владимировна. — Не перелезу. Хоть в кедах, хоть так.

— И не надо, — пробормотал Турка. Дом почему-то казался живым. Как будто зарычит и бросится сейчас. — Перекиньте мне оружие.

Мария Владимировна привстала на цыпочки, и бросила через забор монтировку, ощущая себя полной идиоткой. Что они творят?!

Турка меж тем поднял железяку, глухо ударившуюся об щебенку. Подвернутый голеностоп слегка ныл, не критично.

Будки, слава богу, не видать, как и признаков «хвостатой охраны». Оно и верно: чтоб держать собаку, нужно постоянно здесь жить, не оставишь ведь барбоса одного.

Он двинулся по дорожке, надеясь, что сейчас мелькнет какой-нибудь… знак. А лучше всего, чтоб раздался громкий крик, который пригвоздит историка к полу, ошеломит, а жертва (Лена!) тем временем выскочит наружу из подвала — незапертого, конечно. Сбежит по рассохшимся ступенькам крыльца и бросится Турке в объятия.

Никаких криков. Разве что хриплое воронье «кра-ах, кра-ах, кра-ах», да тяжелые хлопки крыльев.

Стучать в дверь бессмысленно. Турка решил обойти домишко и ступал уже не по щебенке, а по раскисшей земле.

Вытяжка из погреба? Мама пилила отца, чтоб он сделал такую. Еще прошлым летом. А он отнекивался, мол, в погребе и так сухо, чего велосипед выдумывать.

Турка постучал монтировкой по трубе, прислушался. Ничего, кроме ветра.